Пятница / 29 марта / день Лошади

Евгений Наклеушев Родился: ок. 21 июня 1942, с. Матышево, СССР. 
Сейчас проживаю в пос. Нейтрино, Кабардино-Балкария. 
Занятия: философ, писатель, публицист.

Мать – учительница русского языка и литературы, умерла в 1947. Отец преподавал историю, географию и пр. дисциплины, не требовавшие по тогдашним представлениям специального образования, человек – практически малограмотный, что не мешало ему большую часть жизни работать директором средних школ. За исключением толики ласки в раннем детстве, хлеба насущного да нескольких крестьянских пословиц, родители не дали мне ничего доброго и массу зла причинил мне отец. Мачеха была зауряднейшим, хотя и с высшим образованием, советским чудовищем. Неизгладимое впечатление произвёл на меня дед по отцу – весь светившийся добротой и мудростью. Не будь его, стал бы я жутким душегубом, грабителем и убийцей – это точно.

Философский ф-т МГУ, 1961-72 гг. / изгоняли дважды /, физический ф-т Харьковского Университета, 1968 г. – изгнали, не допустив к первой сессии, в связи с после-чехословацкой охотой на ведьм и общим, не в пример московскому, жёстким стилем украинского начальствования.

Где я только не работал. Заводы, фабрики, кочегарки, стройки, метеостанция, турбазы, строительство дорог и т. д. По специальности, данной альма матер, проработал год – 72–3 – в Павлодаре / Казахстан /. Воспользовавшись небрежностью начальственного контроля, превратил читавшийся мною курс "научного атеизма" в сравнительное изучение религий и их влияния на сложение мировых культур. Впечатление на студентов было потрясающее: самые дремучие атеисты средь них заколебались. Когда дело раскрылось, начальство до того перепугалось, что с радостью разошлось со мной полюбовно – "по собственному желанию". Рад был и я – начинал уж седеть. В эмиграции работал опять же на заводах и фабриках, и, что любопытно, не изменившись внутренне, превратился из работяги средне-паршивого в СССР в образцового тут. А говорят, наши работать разучились. Это смотря с кем сравнить. В последние три года сдало здоровье, и я – социальный паразит – кормлюсь от вэлфэйра.

В симпозиумах и конференциях не участвовал, хотя имею, что сказать. Не приглашали, а заставлять себя уважать совершенно не умею /а надо бы/. Публиковаться начал в эмиграции как публицист после трёхлетних сомнений редакторов, поначалу считавших, что пишу я слишком умно для читателей. То ли читатели умнее редакторов, то ли ещё почему, но теперь печатают всё, что даю /исключение – гордый "Континент", чьи резоны при отборе авторов недоступны моему уму, и который аккуратно, как на компьютере, отобрал из всего, мною им предлагавшегося, наименее ценное/. Как поэт был напечатан всего один раз во "Время и мы". Считаюсь любителем, что в чём-то справедливо /прежде и после всего я – философ/, в чём-то, подозреваю, совсем нет.

Из художников знал Женю Бачурина /о коем, однако, буду говорить под музыкантами/ да Тарона /Гарибяна по фамилии/. Тарон впечатлил меня более всего не столько даже своей профессиональной талантливостью, очевидной даже мне, чувствующему себя у себя дома только в китайской живописи, но тем, что этот дикий, невежественный и пьяный, как правило, человек, чувством знал вещи, давшиеся мне огромным мыслительным трудом и выкормленные редкой по нашему времени эрудицией. Не могу его описать / не Толстой я и не Достоевский /, но люблю и почитаю / а в общем я – тип злостно-критический /.

Из поэтов холодной звездой просверкнул мимо меня пару раз сосредоточенный в себе Юра Григорьев из Вильнюса, друг моих друзей. Кажется, могуче талантлив. В 1967 г., примазавшись к конкурсу поэтов и композиторов на физфаке МГУ /где получил первое место среди поэтов – по-моему несправедливо, и третье среди композиторов – несправедливо же, но уже в обратную сторону/, был я поражён изобилием там поэтических талантов, но по трудным обстоятельствам того времени к собственной безобразной в ту пору интравертированности ухитрился начисто растерять все с ними связи и перезабыть имена.

Из литераторов назову Аркадия Стругацкого и Владимира Леви, автора популярных статей и книг по психологии. Оба поразили моё наивное воображение нравственной легковесностью. Обоих пытался я по младости сделать рупором своих идей. Оба с удовольствием и пользой со мной общались. "Эрудитов надо доить, – сказал Леви, – Иначе с них толку, как с козла молока."

Из музыкантов – Женю Бачурина /он же художник/. Он весь в своих песнях, уступающих разве лишь песням Окуджавы, и сам -
на уровне своих песен. Между прочим, Бачурин так читал стихи Лимонова, что я с изумлением вынужден был признать: Лимонов – поэт! 

Через Бачурина узнал Дионисио Гарсиа, художника, иконописца, скульптора, музыканта, литератора и многое, многое другое – самого разностороннего и гармонического человека, которого знаю.

Из "прочих" – Валю Фомину, самого мудрого в моей жизни человека. В МГУ её звали "ведьмой" за мистическую проницательность. Она была первым живым человеком, заставившим меня себя уважать /во избежание недоразумений, в этой истории не было никаких сексуальных обертонов/, а было мне тогда 25 без малого. С неё начал я интересоваться живыми людьми /тяжёлый был я случай/. Впоследствие была замужем за Тароном, к счастью развелась. Валя из Вильнюса, через неё идёт связь к интереснейшему кругу русской и еврейской интеллигенции в Вильнюсе, включающему Григорьева, Вику Фридман – один из центров притяжения в этом круге.

Бывал в салоне Александры Вениаминовны Азарх-Грановской, вдовы первого режиссёра Еврейского Театра, сестры одной из жён Фалька /все стены в картинах Фалька/. Слыхал там анекдоты о людях прошедших – некоторые, возможно, ценные.

Приходил туда пару раз наивный до нелепости Юрии Кулаков, физик из Новосибирска, по-моему, гениальный теоретик. Бачурин. Мамлеев.

Духовных учителей /мёртвых/ у меня так много, что скажу только о необычных: даосы. Вместе с Валей Фоминой они дали мне рабочее чувство реальности. До тех пор я был обречённым дон кихотом /в моей философеме ментальность иудео-христиано-мусульман покрывается парным архетипом – насколько только покрываема архетипами хитрость человеческой психологии – Дон Кихота-Санчо Пансы, т.е. благородной, но прямолинейной, как рыцарский меч, нелепости и пошловато-приземлённого здравомыслия; Индия и Китай, последний в особенности, а в нём всего более даосы, являют нам тип  здравомыслия, отдалённо параллельного Санчо Пансе, но стоящего на вершине культуры и подчинившего себе приземлённый здесь тип вояки, параллельный Дон Кихоту – "молодые негодяи" защищали от врагов классический Китай/. Даосы буквально "научили меня жить".

Прежде даосов были классические поэты Китая с их неизъяснимым чувством гармонии. А до них Пушкин /чья бездонная глубина кажется простакам мелкой, потому что насквозь прозрачна/. А в начале был мой дед. И после всех намёком на небывалое пришёл Андрей Платонов.

Учителя в поэзии – русские поэты 19 века и китайцы.

Жизнь моя настолько пестра и внешне сумбурна, что напоминала бы авантюрный роман в худшем вкусе, не будь на поверхности столь неудачлива и столь упорна, помимо моей воли устремлена к моему внутреннему благу. Описать её мне не хватит терпения и проницательности.

В дополнение и пояснение могу с гордостью сказать, что серьёзных врагов никогда не заводил /хотя недоброжелателей во множестве/, что в искусстве чаю ясности в средствах и неизъяснимых тайн в содержании, что мечтаю о грандиозных перестройках в русском стихосложении, считая, что грандиозные поэтические возможности русского языка не используются и на десятую, и что засорено оно чуждыми себе укороченными ритмами, ненужной при его мелодичности частиловкой рифм, страдает бедностью форм строфы и чинной закованностью стиха в единообразные для стиха строфы, не отвечающей вольному духу нашего языка.

В 67 г., как мне кажется, мне удалось написать целый цикл в стиле, "как оно надо", но впопыхах так увлёкся, что не позаботился о запоминаемости содержания /я никогда не тружусь записывать стихи, полагая, что должны помниться, если достойны/ – и всё ухнуло. Сохранились в памяти только несколько версификаций переводов китайской классики. Например, восьмистрочная строфа:

Вышли мы утром рано
За ворота Лояна.
В сумерках тучепенных
Взошли на Хэйянский мост.
Расшитое шёлком знамя
Закат озарил багряный.
Ржанье коней военных
Ветер вокруг разнёс.
 
Да, кусочек из "Саги о Ньяле":
 
Собирался в дорогу, оглядывал дом
Гуннар.
Свет на море упал,
Путь провёл среди скал,
Лунный.
А прекрасная женщина с гордым лицом -
Хальгерд,
Не сронила слезы, повела лишь плечом -
Так вот.
И сошёл со двора он, и глянул на склон.
Годы
Проплывут на волнах
И промчат на конях
Ходом.
Но прекрасен был склон, никогда он таким
Не был.
Заступила дорогу полей пестрота, голубеющий дым
В небе.
И рокочут, встречая хозяина в дом,
Струны.
И отбросил свой плащ, громыхнувши мечом,
Гуннар.
 
Переходя к порокам, оные столь многочисленны, что непречислимы. К счастью, объединяет их все полная и очевиднейшая непрагматичность, что не способствует силе соблазнов. Любимые занятия столь многочисленны и изменчивы, что не стоит и перечислять. Чтение так назвать нельзя, ибо читаю даже тогда, когда это не вызывает уже никакого удовольствия – это уже скорее род одержимости. Путешествия и переезды – все, конечно, в мечтах и надеждах, как и житие тихо и благочестно. Женщин люблю очень, но больше платонически в силу общей незадачливости. Самое яркое впечатление от Америки – то, что здесь всё либо пересолено, либо недосолено, а если всерьёз, самый большой сюрприз был тот, что больших сюрпризов не было – я всё это уже знал в принципиальных чертах по книгам, осталось только обрасти оным чертам мясом. Солженицына при всех его ограничениях /непомерно раздутых ревнивой публикой/ приемлю пылко, как единственного живого классика /хотя, может быть, и малого/. Из журналов лучшим считаю "22". Ностальгии сколько угодно, но благодарен загранице за то, что избавила меня от комплекса национальной неполноценности начисто, давши осязаемый /а не умозримый/ масштаб распаду, идущему везде, и возрождению, явственному только там, в Восточной Европе и России. Морду, в отличие от романтичной юности, никому бить не хочется, чем очень счастлив. Планы на жизнь – делать, что получается, а там, что Бог даст. Вот и все дела.
 
Евгений Наклеушев.

Публикация Издание Дата
Годы Крысы – вещие годы столетий? «За!» №201 01.01.2009

Ваш гороскоп

Пол М  Ж

Гороскоп на сегодня

29.03.2024
Лошадь
Крыса лихая удача
Бык тяжелый
Тигр презентация
Кот легкий
Дракон эйфория
Змея тяжелый
Лошадь внимание!
Коза легкий
Обезьяна свободный
Петух тяжелый
Собака презентация
Кабан кармический
подробнее ]

Гороскоп на месяц

Ссылки


Сайты Структурного Гороскопа, о существовании которых Григорий Кваша в курсе, и где можно встретить публикации автора: 
Структурный Гороскоп в Санкт-Петербурге
– S-Гороскоп        

По двум последним сайтам: Григорий Семенович Кваша не поддерживает мнения некоторых публикуемых там авторов.

                  

Просмотры >

Яндекс.Метрика