Моя мнимая непоследовательность всегда пугала моих близких и меня самого. В 1965 году у меня обнаружились достаточно явные способности к математике. С 11 и до 15 лет я был преданным слугой «королевы наук», жизнь состояла из факультативных занятий, а главная цель была в том, чтобы найти очередную, еще более сложную задачу и решать... Стало ясно, что жизнь — череда все усложняющихся задач... В 1969 году меня перевербовали в химию, победы на олимпиадах, поступление на химфак МГУ, и над всем этим — свет самого великого структурного закона — периодического закона Менделеева. Поиск структурности мира, связи теории с практикой продолжался...

Но уже в 1973 году мне стало ясно, что комплекс химических наук далеко не самая структурная сфера. Математические науки давались и легче, и приятнее, химия шла мучительно. И все же возврата к математике не произошло — началось увлечение самым ненавистным со школьной скамьи — литературой, историей. А там и психологией, философией. Неведомый мир открылся и покорил меня. Увы, гуманитарная школа шокировала юного естественника — в ней было слишком много всего и никаких надежд на структуру.

1977 год закончил сраженье между гуманитарными и естественными склонностями — победил диплом, уже год лежавший у меня в кармане. Началась блаженная пора кристаллографических изысканий. Пора ученичества кончилась — я вступил в диалог с природой. Она структурировалась, я занимался самой структурной наукой, задачки сыпались, как из рога изобилия... Я был счастлив. К тому же занятие кристаллами не чуждо и поэзии. Стало ясно, что жизненный путь определен до смертного часа.

Увы! Не это мне было суждено. В 1981 году я оказался без прописки, без работы, без кристаллографии, дифрактометров, рентгенограмм и т. д. Оторвать от себя третий принцип стехиометрии, шесть никому не ведомых, изумительно симметричных ячеек было мучительно трудно. Жизнь стала черной. Но свято место пусто не бывает и к концу года я был снова увлечен — на этот раз градостроительством и урбанизмом. Теперь задним числом легко разглядеть и в этом эксперименте попытки поиска всех тех структур, тех же скелетов, на которых держится мир. Но тогда было грустно. Казалось, что жизнь петляет, бросает из одной крайности в другую.

1985 год принес новую перемену — появился восточный гороскоп. Сначала он вошел в мою жизнь скромненько — в виде дружеских шуток по поводу Шариков и Жучек года Собаки, затем уже желанием разоблачить всю эту «ахинею», потом жутковатым подозрением, что в этом что-то есть, и затем уже абсолютной уверенностью в реальности закона 12-летней периодичности.

И все-таки не пересилил бы восточный гороскоп почти готовую работу по Городу, так и шли бы они параллельно, если бы довольно быстро я не узнал главного — гороскоп дает ключ к той типологии, той структуре, которой я жаждал с детских лет, как жаждут ее другие юнцы, которым вынь да положь порядок в жизни. Порядок, в котором у каждого философа, каждого политика свое место. 

Гороскоп сразу оправдал все изломы моей жизни — все увлечения оказались как нельзя кстати, не пропало ничего из того, чем я занимался, — и любовь к математике, и любовь к периодическому закону, литературе, истории, кристаллографии, урбанизму – все оказалось кирпичами в фундаменте структурного гороскопа.

Но гораздо важнее было то, что гороскоп раскрыл передо мной скрытый механизм другой жизни — жизни идей, со всеми противоречиями человеческой культуры.

Одно только подтверждение существования в культуре новаторов и завершителей, подтверждение равных прав реалистов и фантастов на свои идеи, оправдание проповедников и противников любви — заставляло поверить в скрытые от нас ранее, выверенные веками закономерности. Ясно одно, нам, детям прогресса, с детства приученным к предвзятости, однобокости и прагматизму, структурный гороскоп дает великий шанс осмысления всех направлений развития человеческой культуры, дает критерии для отделения зерен от плевел...

Можно ли назвать астрологией знания, полученные без взгляда на небо? Вряд ли. И все же называют меня астрологом. Так сложилось..

Член-Корреспондент РАЕН